Рок в Сибири. Книга вторая. Повстанческая армия имени Чака Берри - Роман Неумоев

Я сел в тролейбус №12 у кинотеатра «Юбилейный» и доехал до магазина «Океан». Вышел. Повернул на улицу Первомайскую. Прошёл мимо гостиницы «Заря», перешёл на противоположную сторону к хлебному магазину. Повернул на Водопроводную, пошёл мимо гастронома «Юбилейный». Помните, который раньше был «дежурным» и работал до 22.00. И оказался перед крыльцом дома на стене, рядом со входной дверью которого, красовалась табличка с надписью: «Управление Комитета Государственной Безопасности по Тюменской области». Тут я остановился в последний раз, как бы колеблясь. Ведь торопиться-то не стоило. Кто его знает, может войти-то, войдёшь, а выйдешь лет через 10-ть. На двери, согласно сакраментальному анекдоту должна была бы иметь место надпись: «Стучите!» Но таковой не было. Была только кнопка звонка. Я преодолел последние колебания и надавил на эту кнопку.

Сердце будущим живётНастоящее унылоВсё мгновенье, всё пройдётЧто пройдёт, то будет мимо…

Дверь в Управление КГБ открылась и на пороге меня встретил молоденький лейтенант, в военной форме.

– Вы, к кому, гражданин?

– Меня вызывали.

– Ладно, проходите.

Лейтенант провёл меня в кабинет, располагавшийся на первом этаже, сразу же у входа. Что-то вроде кабинета первичного приёма у врача. Обстановка до предела минималистична. Стол и несколько стульев, и больше ничего. Никаких даже портретов на стенах. Тут, в этом кабинете, вы ещё никто, не подозреваемый и не обвиняемый, и даже не свидетель по делу, а просто – обычный гражданин. Вот когда вас поведут наверх, в настоящие кабинеты, то там будут уже портреты, и там с этих портретов на вас уже испытующе поглядят товарищи Дзержинский и Петерс, а может и товарищ Андропов. А если потом вас поведут, наоборот, ниже первого этажа. То там уже будет и всё остальное, что положено тем, кого туда отводят. Что именно? Ну не будем о грустном. Будем надеяться на лучшее. Я видите ли, пишу обычную книгу, а не сценарий фильма-ужасов про застенки КГБ. Тем более, что в застенках, признаюсь забегая вперед, мне побывать на сей раз не довелось.

на фото лицевая сторона служебного удостоверения КГБ

Через несколько минут, в кабинет первичного приёма вошёл человек с непроницаемым, землисто-коричневым лицом. Это был, как потом выяснилось, сотрудник КГБ по фамилии Кравцов, в чине майора. Этот специфический цвет лица и его строение, как у «старого высушенного чёрта» говорило о его оккультных способностях. Майор Кравцов оказался довольно сильным гипнотизёром. А вы может думаете, что в КГБ у нас ребра ломали, зубы выбивали и иглы под пальцы загоняли. Обижаете! Методики допросов «с пристрастием» были в советском КГБ уж куда совершеннее. А вот нынешнее ФСБ «эрэфии» снова опустились до тривиальных пыток. Падение квалификации, оно знаете ли, происходит быстро, а растёт медленно. Таков уж закон природы. Под горочку легче катиться.

Итак, майор Кравцов, с лицом оккультиста-гипнотизёра сухо меня поприветствовал и повёл наверх, в кабинеты.

Кабинет, куда он меня привёл располагался на третьем этаже здания КГБ. И тут уже всё было как положено: и сейф, и стол полированного дерева и мягкие стулья, и, разумеется, портрет заслуженного «чекиста», взгляд которого говорил: «Тут гражданин, юлить и запираться бесполезно, тут надо всё выкладывать как на духу». С портрета на меня взирало само «Его Величество Государство».

За столом сидел симпатичный, молодой ещё человек, с неестественно для его возраста, практически полностью, седыми волосами на голове. Ага, думаю я, работка у них тут, известно какая. Тут не только поседеешь.

– Меня зовут Александр Александрович Мартышкин, – обаятельно улыбаясь представился молодой седовласый кгбэшник, – собственно я и буду вести ваше дело.

Ага, думаю я, а дело-то у них заведено. Всё как положено. Ну а в конце всякого «дела», в данном учреждении бывает «срок». Значит шутить тут никто не собирается, а собираются данные товарищи оное «дело» мне, как говорится, «шить».

К сожалению, я не в состоянии привести здесь стенограмму допроса. Она, если таковая была, осталась в стенах и в архивах этого учреждения. Да это был, собственно и не допрос. Это был, по существу, фарс, устроенный для меня, то ли с целью меня напугать, то ли проверить на вшивость. На языке работников «комитета» это называется «беседой». Правда эта «беседа» была обставлена именно как допрос. И на мой, вполне законный вопрос, зачем меня сюда, собственно, пригласили, и что мне, собственно, собираются здесь инкриминировать, мгновенно посуровевший товарищ Мартышкин, заявил мне самым официальным тоном:

– Не надо, Роман Владимирович, думать, что с вами собираются тут шутить. Ничуть, не бывало. Мы вам намерены предъявить обвинение по статье 190 «прим», то бишь «распространение в устной или письменной форме сведений, порочащих советский государственный и общественный строй».

– Да, помилуйте, дорогой товарищ Мартышкин, – удивлённо восклицаю я, – где же и когда, я этот строй порочил, устно или письменно?

– Ну, вы Роман Владимирович, разумеется, будете утверждать, что нигде и никогда вы его не порочили. У нас тут все так говорят. А мы будем вам, на фактах доказывать, что именно порочили, и будем освежая вашу память, показывать где и когда.

В кабинете, кроме Александра Александровича, ему, так сказать ассистировали ещё двое. Во-первых, это товарищ Креков, тот самый куратор от КГБ по Тюменскому Университету, который присутствовал год назад, на памятном театрализованном представлении 12 апреля 1985 года. Во-вторых, какой-то ещё один их коллега, с комплекцией оперативника, фамилия и звание которого, для меня остались тайной. И вот все означенные товарищи укоризненно на меня глядят и всем своим видом дают мне понять, что я очень виноват, и вина моя не подлежит никакому сомнению.

Затем товарищ Мартышкин достал из папки с надписью «Дело» толстую пачку показаний и объяснительных, собранных им и его коллегами по данному делу во время таких же вот «бесед» с моими друзьями и соратниками по рок-музыкальной деятельности. И начал он мне аккуратно и планомерно доказывать на примерах из этих показаний, что я, пытаясь отрицать факты моих высказываний и факты исполнения мною песен, в которых как раз и были «сведения советский строй порочащие», всё время вру и пытаюсь уйти от ответственности. В качестве основного моего прегрешения, мне всё время ставилась в вину песня под названием «Коммунисты – вперёд!» Весь ужас был в том, что песни, как таковой, на самом деле не было, были только её наброски. Более того, кроме какой-нибудь пары фраз, я, из этой песни ничего вспомнить не могу, и тогда не мог.

Фразы же были такие:

«Коммунисты – вперёд!Это новое времяКоммунисты – вперёд!Движение вечно…»

Что в этих строчках такого, из чего можно было вывести моё намерение советский строй опорочить, ума не приложу. И я, вот так честно и отвечал, товарищу Мартышкину, что строй я советский не порочил и ничего негативного по отношению к товарищам коммунистам в виду не имел. На это однако, товарищ Мартышкин, реагировал в том смысле, что:

– Э-э, Роман Владимирович, не надо запираться и говорить, что строй не порочили. У нас, вот тут, полным полно показаний ваших товарищей, в которых ваши же товарищи утверждают, что именно вы-то, Роман Владимирович, а никто-то другой, именно и порочили наш советский государственный и общественный строй!

И товарищ Мартышкин постоянно выдёргивал из стопы лежащих перед ним на столе бумаг чьё-нибудь покаянно-раскаянное показание по данному делу и обильно приводил свидетельства моих друзей, в которых они, будто-бы, утверждали, что я, Неумоев Роман, там-то и там-то, и при таких-то обстоятельствах говорил и пел, то-то и то-то. И из всего этого вырисовывалась картина прямо скажем, невесёлая. Тут фигурировали и показания Юрки Шаповалова, и Немирова, и Юры Крылова. И по всему выходило, что никто другой, ни Шаповалов, ни Немиров, ни Крылов, а, я, именно я, и ещё раз я, был главным негодяем и антисоветчиком. И статья 190 «прим», если внимательно приглядеться, у меня «просто на лбу нарисована». Осталось только этим лбом упасть в великом раскаянии на чистый лист бумаги и перенести туда всё, что для этой статьи надобно. А полагается по этой статье, ни много не мало, 10 лет тюрьмы.

Так что по десятке вам, Роман Владимирович, по десятке на душу населения!

И в таком, вот, духе, всё это продолжалось часов около четырёх-пяти.

Здесь позволю себе сделать некое отступление, с целью пояснения, как в те времена расценивались фразы из песен людьми облечёнными властью, ну например, теми же «кгбешниками». Вот что вспоминает по этому поводу лидер питерской группы «Тамбурин», Владимир Леви: